Из серии "нарочно не придумаешь"

Александру Степановичу Коваленко – спасителю наших душ посвящаю.

П О Д В Е Ш Е Н Ы Е Д У Ш И

То, что наша затея добром не кончится, я, кажется, понял еще во время телефонного разговора. Потом, уже согласовав все детали поездки на злополучную рыбалку, несколько раз снимал трубку, чтобы перезвонить приятелю и дать отбой, но…всякий раз что-то меня останавливало.
Здесь надо пояснить, что тремя днями раньше, мы уже закрыли зимний сезон на Онего. Сьездили по традиции с ночевкой, нарыбачились до отвала и, выйдя на берег, сняв шапки, попрощались с пресноводным морем до следующего ледостава.
А тут вот загорелись махнуть еще раз. Сегодня я точно знаю, что соблазнил меня не приятель, хотя он может подбить на авантюру кого угодно. Мне чертовски хотелось встретиться еще раз с могучим лососем, который во время последней рыбалки внезапно выбил удочку из рук, и я, блеснивший с закрытыми глазами после бессонной ночи у костра, растерялся и не смог подвести его к лунке. Таких поклевок не было за все годы моих онежских рыбалок. Мысленно на берегу я продолжал раз за разом тащить огромного лосося, и все больше почему-то верил, что далеко от тех мест он уйти не мог, а случись нам встретиться еще раз, промашки не дам.
Давно подмечено, когда человек совершает глупость, то он редко ограничивается только одной. Ну ладно, мы с приятелем по неистребимому мужицкому ухарству решились на предельный экстрим, а вот что заставило меня взять еще и жену на лед в конце апреля - не поддается ни какому обьяснению.
Утро выдалось на славу. Небольшой морозец прихватил растаявший на льду снег, и глаз легко убегал по ровной поверхности в дальние дали, расстилавшиеся перед нами до самого горизонта. Слабый ветерок, успокаивая, тянул с озера. Когда же мы дошли до первой трещины, которую днями раньше переходили по доске, и увидели ее полностью сжатой, ноги сами добавили темпа. А тут еще показалось солнце, разливая вокруг легкую позолоту, и все, кажется, возликовало не только в природе, но и в наших душах.
Жена на широких пластиковых лыжах резво катила впереди, помогая себе палками, а мы с приятелем едва успевали следом. Четыре километра до своих старых, едва прикрытых тонким ледком лунок, проскочили в два счета, блесны-обманки тут же ушли под лед.
Я сидел, повернув лицо к ласковому весеннему солнцу, и, в ожидании первых поклевок, любовался уже прилетевшими с юга чайками. На городских помойках, вечно дерущиеся с воронами, они какие-то невзрачные. А тут - само изящество и чистота.
Достаю специально припасенный хлеб и бросаю птицам, давно приученным к рыбацкому угощению, и теперь вот ждущим его от меня. Разбрасываю кусочки в разные стороны, чтобы досталось всем, и вдруг, наблюдая, как проворно они их подхватывают, ловлю себя на мысли: а ведь действительно хлеб - божественный продукт. Раньше как-то не задумывался. Но только хлеб, которым еще Иисус Христос в библейские времена накормил целый народ, едят почти все живущие на земле, и птицы, и животные, и рыбы, да и многие насекомые не отказываются.
Клев в этот день был неплохой, к обеду сигов было поймано не только на уху, но, как у нас говорят, и на жареху. А вот той поклевки, что не давала мне покоя последние дни, так и не было. Эко, размечтался, подтрунивал я над собой, так тебе лососюги и будут хватать по заявке. Глупые они что ли, всякий раз зариться на железки!
Однако хитрил я, успокаивал себя. Я продолжал ждать и верить в свой фарт, верить, что в самый последний день рыбалки мы не можем не встретиться.
Но как я ни старался быть начеку, удар был настолько внезапным и сильным, что удочка снова чуть не вылетела из рук. Как я оказался рядом с лункой в пяти метрах от шарабана, толком не понял, то ли ноги принесли, то ли лосось помог. И когда уже началось « перетягивание каната », от страха за леску перехватило дыхание. Дурак, ну и дурак, ругал я себя, вспомнив, что собирался взять более толстую леску со спиннинга.
До льда оставалось уже не больше двух метров, я начал косить глазом на приготовленный багорик, как вдруг мой лосось будто взбесился и ринулся в глубину. Леска, порезав руку, ушла следом помимо моей воли. В эти секунды мне показалось, будто сам я раздвоился: один все еще силился вытащить рыбину, а второй уже понял, не взять эту царственную особу рыбьего племени, не сьедобный этот лосось.
А еще через несколько секунд я стоял над лункой в полной прострации, совершенно не слыша компаньонов, оказавшихся свидетелями обрыва лески,
и теперь пытавшихся хоть как-то меня утешить, видя мою жалкую физиономию и дрожащие руки.
Вместе с самой уловистой блесной ушла и вера в удачу. Теперь я уже точно знал, что праздника на моей улице, о котором так мечтал, у меня еще долго не будет. От одной этой мысли на душе стало так тошно, что я в сердцах бросил удочки.
Какое-то время просто глазел по сторонам. Наконец, пытаясь избавиться от горького осадка на душе, прибегнул к давно опробованной хитрости: задал себе вопрос, какой мы часто задаем в детстве сверстникам: а если бы тебе так? Если бы тебя так же, спросил я себя, за жабры да не на воздух, а под лед! И я вдруг невероятно отчетливо увидел все случившееся совсем другими глазами. Мне стало жутко от одной мысли, что это не серебристый лосось, а я, беззаботно плавая, хватаю необычную блестящую рыбешку, и в то же мгновенье неведомые силы волокут меня через какую-то шахту к пугающему свету. Волокут, раздирая рот стальными крючьями, в страшную бездну надо льдом. Боже, подумалось мне, какое же счастье, наверное, испытал лосось, оборвав удочку! Эта рыба всегда ассоциировалась у меня с царской птицей - соколом, и сейчас я легко себе представил, как стремительно он летит в своей родной аквасфере, обретя свободу! Мне могут не поверить, но от прежней досады не осталось и следа, и я готов был, кажется, уже радоваться, что повезло не мне, а лососю.
Однако в тот день у нас троих была возможность еще не раз представить себя на месте лосося.
Закончив рыбачить, мы смотали снасти и так же резво, как и утром, двинули к берегу. Но уже через триста метров путь преградила живая трещина шириной около двух метров! Сначала я опешил, увидев рябь между ледяными полями, но тут же сообразил, что пока разворачивались события с лососем, ветер изменил направление и прибавил силы. В ту же минуту стрельнула тревожная мысль - нас застукала подвижка апрельского льда, после которой озеро легко начнет сбрасывать с себя ослабшие ледяные оковы.
На суше два метра – не препятствие, разогнался и…топай дальше, на весеннем льду не попрыгаешь. Не могли помочь и лыжи – оказались короткими. Трещина тянулась параллельно берегу. Решили рвануть на север в надежде, что где-нибудь поля должны сомкнуться. Увы, мы шли и шли, а трещина, убегая к самому горизонту, так и оставалась непреодолимой.
Оставалась надежда найти спасительную переправу в противоположной стороне. Жена на пластиковых лыжах успела обогнать нас метров на двести, я с надеждой следил за ней, ожидая какого-нибудь обнадеживающего сигнала или крика. Увы, ничего хорошего впереди нас не ждало, наоборот, трещина в одном месте разошлась на два рукава, и это, если быть точным, были уже не трещины, а целые разводья, по которым ветер гнал небольшую волну.
Не доходя до стрелки, решил проверить толщину льда. В воде он не виден, поэтому пришлось осторожно подбираться к краю ледяного поля, чтобы пощупать багориком. Однако дотянуться до кромки я не успел, лед внезапно подо мной обломился и я рухнул в озеро с вытянутым вперед багориком, будто показывая, какая там устрашающая глубина.
Успев немного хлебнуть воды и залив нос, я резко- пока в куртке было много воздуха- развернулся, и в это мгновение моя рука и рука приятеля, успевшего лечь на лед, встретились. Не знаю, что еще в жизни придется пережить и что из пережитого запомнится, но надежная рука друга, поспешившего на помощь, не забудется никогда.
После купели еще с ошалелыми глазами пытался искать багорик, не понимая, что, оказавшись в воде, в первую же секунду подарил его озеру. Оставалось выудить плавающую шапку.
Не знаю почему, но после того, как мои ноги побывали над пропастью, заполненной водой, память где-то раскопала почти забытую картину, увиденную на конфетной коробке еще в юные годы. Наверное, это была работа маститого художника, потому что золотое хлебное поле накануне жатвы и проселочная дорога с двумя босоногими деревенскими мальчиками, несшими какие-то узелки за спиной на палках, были такими живыми, что невольно хотелось каким-нибудь волшебным способом туда перебраться, разуться и тоже пойти по теплой приветливой земле. Потом эта дорога, бегущая среди нивы с голубыми васильками, снилась мне много раз. И вот теперь в минуты отчаяния, когда твердь под нашими ногами оказалась такой зыбкой, я увидел ее снова. От этого видения, от понимания того, что на земле есть тысячи и тысячи безопасных дорог, а мы оказались на ведущей к гибели, сердце зашлось от отчаяния.
К счастью, жена не понимала всей безнадежности нашего положения. Она питала иллюзию некой защищенности, будучи на лыжах и со спасательным жилетом под курткой. Увы, мы с приятелем уже осознали - ни у кого из троих остаться в живых шансов не было - между нами и берегом просматривались еще более устрашающие разводья.
Не зная, что еще можно предпринять, наша троица, единственная на всем обозримом пространстве, продолжала топтаться на одном месте, придавленная нарастающим страхом.
. И в это мгновение приятель увидел какую-то точку на середине озера, приближающуюся к нам. Я, потеряв в трещине очки, раз за разом спрашивал, что это такое, и мои дальнозоркие напарники наперебой радостно сообщали, что, кажется, это судно на воздушной подушке, которое мы иногда видели на просторах озера.
Когда все сомнения рассеялись, и даже мне стал хорошо виден мощный пропеллер судна, нас захлестнула такая волна счастья, что впору было потерять рассудок.
. Как мы грузились на волшебный ковер-самолет, толком не помню. В самый последний момент перед тем, как шагнуть в распахнутую дверь рубки, я оглянулся и вдруг увидел, то, что придавленный ужасом не мог заметить раньше.
На притихшее озеро опустился чудный апрельский вечер. Предзакатное солнце окрасило в розовые краски, кажется, весь белый свет, и ледяные поля, ставшие совсем не страшными, и дальний берег с едва различимой деревней, и одинокое облако, зависшее прямо над нами. Кажется, никогда в жизни Онего не было таким красивым.
А по дороге выяснилось, что нашу бесшабашную троицу спасители заметили еще по утру, и когда начались подвижки ледяных полей, поняли, что беды нам не миновать. Я попытался отблагодарить хозяина судна – симпатичного молодого человека с загорелым, как у всех онежских рыбаков лицом, протянув ему намокшие в кармане деньги, но был встречен таким взглядом, что посрамленный тут же дал задний ход.
Тиски страха начали потихоньку разжиматься, а в голове продолжал пульсировать не дававший покоя вопрос, ну, почему нам так невероятно повезло, почему Судьба в самый последний момент все же пощадила нас. И тут меня осенило. Я всё понял и содрогнулся от того, что мне открылось: в те самые мгновенья, когда могучий лосось, борясь за свою жизнь, в онежских глубинах рвал изо всех сил леску, на ней висели и наши души. И, если бы я перед поездкой заменил леску, если бы она выдержала - ковер-самолет в этот день летал бы где-то совсем в других местах.
Со скоростью автомобиля мы неслись к берегу, и я весь мокрый вжимался в сиденье от страха, при виде очередной реки, преграждавшей нам путь. Но совершенно фантастическим образом наш ковер – самолет пролетал над волнами, и душа переполнялась восторгом, совсем как в детстве во время первого в жизни полета на кукурузнике, когда на каждом вираже, казалось, завалившийся на бок самолет должен непременно упасть, но он легко выравнивал крылья, и жизнь продолжалась.