С весной вас, Господа!

ГЛОТОК ВОЛИ

Иногда мы бываем несправедливы к своей памяти. Начинаем вдруг искать в ней что-то, как нам кажется, очень важное и, не найдя, сетуем на свой «архив», упрекая в плохой работе. Напрасно. Все самое главное, все, что любило наше сердце и чем страдала душа, мы никогда не забываем. Воистину нельзя забыть незабываемое.
Вот и у меня сохранился светлый весенний день из раннего детства, когда открылось в этом мире настоящее чудо. Может быть это был знак Божий, но именно в день Пасхи я впервые увидел цветок, заставивший встрепенуться душу.
В те минуты, мне кажется, приоткрылась волшебная дверь, за которой, уже взрослея, посчастливилось узнать целую страну по имени Красота.
Не решаясь сорвать чудесный цветок, я сначала стал перед ним на колени, а потом и вовсе лег на живот, придвинув лицо почти вплотную, чтобы лучше его разглядеть. Из песка, раздвинув сосновые хвоинки, пробился на белый свет и смотрел в небо удивительный фиолетово-лиловый колокольчик на невысокой ножке, покрытой нежным пушком. Те немногие цветы, которые я уже знал, тоже были красивыми, но не такими. Мне показалось, что я нашел Аленький цветочек из сказки, которую читала мне мама.
Не помню, сорвал я его или нет - спасибо тебе за это, память - одно лишь знаю точно: он со мной до сих пор, этот лесной тюльпан. И хотя всю взрослую жизнь я живу на севере, где почти не растет когда-то поразивший меня цветок сон-травы, именно с того дня я каждый год с нетерпением жду прихода весны, которая приносит нам первоцветы, синеву неба, пение птиц, а мне еще и тайную надежду на встречу с детством.
Последние семнадцать лет из года в год выхожу в отпуск в конце апреля. С друзьями, а чаще один, навьюченный неподъемным рюкзаком, биноклем и фотоаппаратом, пробираюсь по осевшему, но еще глубокому снегу в лесной дом на берегу заветного озера. Штурмую нелегкую дорогу, чтобы глотнуть нет, не свободы, а воли - Боже, какое сладкое слово - и, чтобы встретить весну, к которой так не равнодушна моя душа.
Что за счастье остаться наедине с не оскверненной природой не на день, не на два, а на целый месяц! Ты избавляешься от кабалы стрелок циферблата, давно превративших твою жизнь в легкую истерику с постоянным страхом что-то или куда-то не успеть. Твои органы чувств просыпаются от городской спячки и ты наслаждаешься хмельными запахами лопнувших почек, оттаявшей земли и разогретого соснового бора. В ушах звучит странная музыка тишины, а глазам не оторваться от золотистого облака, сопровождающего заходящее солнце, будто ему хочется подсмотреть, где же солнце будет коротать ночь. А чуть позже угомонившая всех ночь подарит тебе никем не разгаданное звездное небо, которое отодвигает все суетное и приближает к счастливому состоянию смирения и покоя.
Однажды утром я стоял у окна и пытался через стекло в бинокль разглядеть расфуфыренного краснобрового тетерева, усевшегося почему-то прямо в высокий ивовый куст с «котиками», готовыми не сегодня завтра одеться в свой желтый нежный пушок. Когда я опустил бинокль - через окно смотреть в него дело пустое - увидел небольшую пичужку, летящую прямо к дому. И хотя мне известны почти все местные птахи, сразу определить, кто это, не удалось, потому что не было видно птичку сбоку, она приближалась быстро увеличивающейся трепещущей точкой. В последнее мгновенье уже перед самым окном она круто взмыла, и я босиком, не обуваясь, бросился к двери: мне покозалось что это была прилетевшая с юга ласточка.
Не знаю, в какие века и в это ли тысячелетие родился союз веселой щебетуньи с человеком и кто первым потянулся к дружбе, хотя это и не важно. Главное, что есть испытанная временем поразительная любовь человека к маленькому крылатому созданию и не менее поразительная безоглядная доверчивость птицы к существу, от которого многие стараются держаться подальше.
Первая встреча с ласточкой весной всегда большая радость. И, когда, выскочив из дома, я отчетливо увидел стремительные виражи вернувшейся к родному гнезду ласточки-касатки, я понял, настоящую весну приносят именно эти божьи птички, любимые и взрослыми, и детьми.
Мой лесной дом забрался на высокую гору и смотрит на озеро почти всеми своими окнами. Смотрит с высоты, но не свысока, потому что в той местности главенствует озеро, ему подчинено все: и рельеф, напоминающий чашу гигантского стадиона, и ручьи, собирающие воду для озера со всей округи, и почти девственные леса, сбегающие зелеными волнами к самым прибрежным камышам.
И какая бы звонкая весна не гуляла по берегам, если озеро еще покоится под ледяным панцирем, если оно не вскрылось, все, кто живет на его берегах, если и радуется, веселится то в полсилы, как дети рядом со спящим отцом.
Но вот наступает самый главный день, и крепкий, почти штормовой ветер начинает взламывать давно почерневший, потерявший свою прочность лед, сгоняя его к одному берегу и открывая живую воду. Вот где, оказывается, праздник весны, вот где ее главный аккорд - взъерошенная ветром первая рябь на воде. Этот клочок проснувшегося озера всколыхнет душу и оживит многие картины, связанные с водой, с лодкой, волнами, удочкой, и я, будто стесняясь, что кто-то подслушает, одними губами шепчу: «Озеро, здравствуй!».
А еще через несколько часов, когда лед все дальше и дальше будет отодвигаться под напором растущих на просторе волн, раздастся первый в этом году крик только что прилетевшей с юга гагары. Этот ликующий, уходящий в небо крик чернозобой гагары, наверное, и, есть сигнал всем, кто бегает, прыгает, ползает и просто растет на берегах озера: просыпайтесь, весна пришла. Однако в это время бывает и немного грустно, как бывает грустно в конце любого праздника. Ну, что ж, зима, прощай, я буду вспоминать тебя и снова ждать встречи.