Про любовь, месть и чебуреки (Многа многа букафф)

Про любовь, месть и чебуреки. Записано и опубликовано с разрешения участника событий.
Дело было на турецком курорте. Отель, до отказа забитый руссо туристо – со всеми вытекающими. Жизнь по схеме «пляж – ресторан – анимация – бухалово у бассейна». Муж выпил лишнего, жена пораньше вернулась с лодочной прогулки и застала в номере бабу. Остроты добавил статус гостьи: волоокая девица оказалась проституткой. Моментально оценив ситуацию, Света не стала тратить время на расспросы и возмущенные крики. Тем более, что муж Юрик, до сих пор ни в чем подобном не замеченный, был настолько пьян, что сам не помнил, как оказался в постели с пятидесятидолларовой жрицей коммерческой любви.
Стук закрывающейся за проституткой двери сработал как ядерная кнопка: Светлана молниеносно собрала вещи, вызвала такси и умчалась в аэропорт. Дотла выпотрошив семейную кредитку, купила билет в бизнес-класс на ближайший рейс и улетела в Москву.
Ломануться за ней с целью вымолить прощение Юрик не мог – денег у него осталось на пару пачек сигарет. Поэтому он ежился в отеле, испуганный и омерзительно трезвый. Каждый час звонил в Москву, слушал длинные гудки и с ужасом представлял, как вернется в разоренное семейное гнездо.
— Я перед отъездом ремонт в ванной закончил. Полку повесил – зеркальную. Как она хотела, – уныло повествовал Юрик, сидя у бассейна и сжимая в потной ладони раскаленный мобильник. Те из соотечественников, кто был еще в сознании, сочувственно кивали. – Она там так красиво свои банки-склянки расставила… А теперь, небось, все собрала и уехала…
Иллюзий по поводу Светкиного отношения к произошедшему он не питал.
Через сутки в отеле не осталось никого, кто не знал бы душераздирающую историю «русского идиота» — так обозвала Юрика неоднозначная пара британцев, бескомпромиссным пьянством доказавшая свое право находиться в русском анклаве. Эти двое уничтожали спиртосодержащие жидкости так сосредоточенно и упорно, словно готовились представлять Британию на чемпионате мира по скоростному разрушению печени. В русские разборки англичане не лезли, но, услышав горестные стенания Юрика, сочли уместным поинтересоваться, ху, собственно, этот пур гай, и чего он хочет. В корявом изложении школьной учительницы английского из Тагила история выглядела как сводка с фронта – скупо и трагично. Британцы подумали и вывели несложную формулу: Светлана – вери бьютифул вуман, Юрик – абсолютли идиот.
— Они надеются, что при разводе жена отберет у тебя все, включая здоровые органы, — перевела учительница.
«П@дарасы, — тоскливо подумал Юрик. – Правильно отец советовал в Абхазию ехать».
В отличие от безжалостных британцев, соотечественники демонстрировали настоящую мужскую солидарность. Русские женщины были не так лояльны, как их мужья, однако выражали недоумение по поводу того, что Светлана позволила проститутке уйти с поруганного супружеского ложа, сохранив оба глаза и целые конечности. Поведение Светланы было признано «странным, если не сказать хуже».
— Я бы этой с@ке малолетней все патлы повырывала, — непедагогично возмущалась тагильская учительница. И перевела для британцев: — Тир ол зе хайр.
— Она проститутка, — пожали плечами британцы. – Она просто делала свою работу. За что ее бить?
— Это коллаборационизм — заклеймил и британцев, и Светлану прокурорский работник из Москвы.
Длинное слово и столкновение менталитетов породили бурную полемику, которая продолжалась до позднего вечера. Юрик в дебатах не участвовал, от спиртного отказывался и мучительно колотился мозгом о железную дверь собственной памяти. Вызвал он проститутку по телефону или подцепил на пляже, как попал в номер, что делал, и главное, зачем – все осталось там, за этой чертовой дверью.
На третий день после отъезда Светы британцы начали выражать осторожное недоумение по поводу Юрикова бездействия.
— Возможно, жена идиота попала в беду, — втолковывали они тагильской учительнице. – Если бы я исчез на три дня, моя жена уже позвонила бы в полицию.
— Его жена позвонит в полицию, — обалдело перевела учительница. Разочарование от того, что перед ней не романтическая гомосексуальная пара, а обыкновенные собутыльники, заставило ее добавить от себя: — Пьянь и рвань, а туда же, в полицию…
Узнав, что какая-то неведомая иностранка собирается заявить на него ментам, Юрик опрокинулся в кому. И не сразу понял, что из телефона вместо привычных длинных гудков несется звонкое «Алло, вас не слышно, перезвоните, пожалуйста».
— Светик, — просипел он, опомнившись. – Ты где, Светик?
— Дома, — абсолютно спокойно ответила жена. – На диване.
— А я? – растерялся Юрик, имея в виду свою дальнейшую судьбу.
— А ты в Турции, — напомнила Светлана. – Вернешься через три дня. И раз уж ты позвонил… придется тебе из аэропорта взять такси. Честно говоря, я не в состоянии вести машину.
Воображение Юрика немедленно нарисовало страшную картину: диван содрогается от рыданий жены, по ковру катаются пустые бутылки из-под водки, мелкие таблетки феназепама высыпаются из светиной холодеющей руки. Чувство вины размером с гиппопотама придавило Юрика к шезлонгу.
— Ты меня простишь? – безнадежно спросил он.
— Ммммм, — ответила жена.
— Ты меня ждешь?
— Жду, Юрик, — вздохнула Светлана. – И жду, и даже где-то скучаю.
Это туманное «где-то скучаю» превратило Юрика в горного козла, заплутавшего на конопляном поле. Последние три дня он посвятил эйфорическому пьянству и буйным авто-поздравлениям с тем, что жена его, идиота, все-таки любит. Во всяком случае, не бросит.
— Все вам, гадам, с рук сходит, — злобно сказала тагильская учительница, чей муж днем раньше свалился в детский бассейн, сломал руку и теперь усердно компенсировал нанесенный здоровью вред, вливая в себя литры халявного гостиничного бухла.
— Мужичок – не соломки пучок, — философски заметила ее пожилая землячка. – За свое надо держаться.
Британцы, которых немедленно ввели в курс дела, засомневались, что «идиот» правильно интерпретировал настроение жены. Им казалось невероятным, чтобы «янг бьютифул вуман» осталась в Юриком после такого вопиющего «дизреспекта».
— У русской бабы душа широкая, не то что у вас, червей островных, — снисходительно объяснял Юрик, размахивая стаканом. – Русская баба – она понимает, что человек может оступиться! Она простит!
— Простить-то простит, но пилить будет всю жизнь, — охладил Юрикову национальную гордость бритый наголо парень, который при знакомстве представлялся «Леша, член ЛДПР».
— Ну, попилит, подумаешь, имеет право! Раз сразу не убила, то все! Прощено и забыто!
И только пятидесятилетний владелец автосервиса Ашот, успевший уже приватно поужинать тагильскую учительницу, покачал головой:
— Лучше бы твоя жена тебе сразу, я извиняюсь, глаз подбила. Покричала, пообижалась, золота себе накупила. И успокоилась. А теперь тебе, я извиняюсь, п@здец.
Первые подозрения в том, что Ашот, пожалуй, угадал, посетили Юрика, когда он, похмельный, с растрепанным чемоданом, выгрузился во дворе своего дома. На его обычном парковочном месте вместо глянцево-вишневой «шкоды» стоял обгорелый скелет. Трогая пальцами обугленный остов машины, Юрик чувствовал предсмертные корчи плавящихся покрышек не только сердцем, но и желудком.
В лифте ему стало плохо, поэтому он спустился на этаж ниже и дисциплинированно поблевал в соседскую ледянку. Утерся висящим тут же ватником, пригладил выгоревшие под турецким солнцем волосы и, сделав глубокий вдох, двинул в родное гнездо.

С приездом, дорогой, — как ни в чем не бывало сказала жена. Она и правда сидела на диване и, сверкая безупречным маникюром, листала журнал. – Симпатичные бусики. В «бусики» — крашеные ракушки, криво нанизанные на леску – его нарядила тагильская учительница: — Жене в подарок. Она ж ничего купить не успела, а ты с пустыми руками… — Откуда ты знаешь, может, он уже чего везет, только сам пока не знает, — загоготал партиец. Юрик попытался содрать с шеи ракушки, запутался, покраснел и противным тонким голоском спросил: — Хорошо горела? Светлана взглянула на мужа с интересом. Даже в пылу сражения с бусами Юрик успел заметить тень уважения, мелькнувшую на ее лице. — Неплохо, — сообщила она. – Быстро. — А менты? Света улыбнулась. — Такое дело… дура-баба жидкость для снятия лака пролила, окурок уронила, а машина возьми да вспыхни как спичка… Никто не виноват, глупая случайность. Слава богу, обошлось без жертв. С этим Юрик мог бы поспорить, но не стал. — Заслужил, — твердо сказал он, чувствуя, как желудок снова сводит судорогой. – Теперь все? — Практически, — кивнула жена. — То есть, забыли? – уточнил Юрик. — Ну я – да, — Светлана испытующе посмотрела на него. – А вот насчет тебя не уверена. — Свет, да я и не помнил ничего! Я ее вообще на спор вызвал, — заторопился Юрик, даже не пытаясь скрыть облегчение. – Мужики говорили, на проститутку, даже самую страшную, у любого встанет… — Мужики – это те пьяные бугаи из Нижневартовска? Бугаев Юрик не помнил, но на всякий случай кивнул. — Ну да, а я сказал, нет, я не смогу, я жену люблю… — И не смог! – захохотала Светлана. – Ты это сам придумал, или тебе мужики подсказали? Отмазка действительно была частью большого плана и плодом коллективного творчества. — Главное – убеди ее, что ты с этой шлюхой не спал, — втолковывал Борян. Он был родом из Иванова, вследствие чего считал себя экспертом по женской психологии. – Запомни, даже если тебя застукали в койке, отрицай до последнего. Говори: еще никто ничего никуда не засунул! — Факта проникновения не было, — веско подтвердил прокурорский работник из Москвы. Ашот слушал, потягивал виски, и на лице у него было написано: какие же вы все, я извиняюсь, дебилы. Сейчас, глядя в смеющиеся глаза жены, Юрик понял, то Ашот и тут оказался прав: дебилы и есть. — Свет, — умоляюще сказал он, — ну что мне сделать, чтобы ты меня простила? Светлана посмотрела на него долгим взглядом и ответила: — Я сама все сделала. Прощаю. И тут Юрику стало по-настоящему жутко. Он распахнул дверь в маленькую комнату, дико заозирался по сторонам и исторг душераздирающий вопль. Стеллаж, на котором стояли модели кораблей числом сто восемь штук, был пуст. — Где… Ты… — захрипел он. – Я их собирал с двенадцати лет! — А следующие двенадцать будешь собирать обратно, — невозмутимо отозвалась жена и выволокла на середину комнаты бельевую корзину, доверху наполненную разноцветными детальками. – Вот твои кораблики, не плачь. — А почему они коричневые? И розовые? – с ужасом спросил Юрик, хватая фанерную палубу с торчащими бобышками. — Покрасила, — больше не скрывая торжества, ответила Светик. – Чтоб тебе было интереснее собирать! Времени на это убила – жуть. Еле успела к твоему приезду. — Что еще? – пискнул Юрик, усевшись на пол и обняв корзину со своей бывшей коллекцией. — Главное ты уже видел, осталось так, по мелочи. Мелочью оказались два деловых костюма, аккуратно распоротых по швам, четыре пары ботинок, перекрашенных в ядовито-желтый цвет, и охотничье ружье, дуло которого Светлана каким-то образом загнула вертикально вверх. — Теперь можешь стрелять из-за угла, — сказала Света, удовлетворенно наблюдая, как Юрик, подвывая, ползает по ковру среди обломков своей загубленной жизни. Наутро Юрик выглядел как бездомный клоун, который сражался с бродячими псами за кусок беляша, причем псы победили. Желтые ботинки, зеленые летние штаны, купленные специально для поездки в Турцию (в магазине Юрику казалось, что в этих штанах он вылитый Киану Ривз), белая рубашка с подпалинами от утюга (последний привет от Светланы) и пиджак от костюма, который Юрик усердно сшивал всю ночь. Рукава пиджака почему-то смотрели назад, подкладки не было вовсе – Юрик решил, что летом можно обойтись и без нее. — Красавец, — прокомментировала Светлана. – В метро ты будешь иметь бешеный успех. Юрик вспомнил, что машины у него больше нет, и застонал сквозь зубы. Позвонить кому-нибудь из приятелей и одолжить костюм значило навечно обречь себя на насмешки и издевательства. — Попроси у отца, — сжалилась Светлана. – В таком виде в больницу нельзя. — А зачем мне в больницу? – не понял Юрик. – Я здоров. — Ну и хорошо. Справку только принеси, — взгляд жены стал таким недобрым, что Юрик понял: придется пройти и через это. – Давай, звони отцу. — И что я ему скажу? — Правду. Но он, по крайней мере, не будет ржать над тобой в пивной следующие десять лет. Отец действительно не ржал. Приехал через час, швырнул на диван упакованный в целлофан костюм и уставился на сына. — Щедро ты его отоварила, — то ли с восхищением, то ли с отвращением сказал он невестке. – Разводиться будете? — Нет! – в один голос сказали Юрик и Светлана. — Ну слава богу, а то я уже голову сломал, чего матери говорить. Костюм оказался черный, туфли – лаковые, на подозрительно тонкой подошве. — Ну что смотришь, — огрызнулся отец. – Я думал, меня в нем похоронят. Юрик с содроганием натянул «гробовое», влез в ботинки и ушел на работу. Вечером, шлепая по квартире черными, как у тролля, ногами («похоронные» ботинки красились даже сквозь носки), Юрик сказал: — Знаешь, Свет, я сегодня обедал в чебуречной у метро. И было вкусно! — Я рада, что тебе стали доступны простые радости жизни, — отозвалась жена, и Юрик с облегчением услышал прежнюю Свету. Он не стал рассказывать ей, что, пожирая дешевый чебурек, услышал, как молодая и на вид вполне симпатичная женщина визгливо отчитывает мужа: — Спрааайт? Он, между прочим, денег стоит! Что, до дома не мог потерпеть? Да не хлопай ты дверью, машина не казенная! Ты где ботинки уделал??? Месяц как купили… И на Юрика вдруг обрушилась иррациональная гордость за свою жену, которая в три дня уничтожила финансовую стабильность семьи лет этак на пять вперед. Бешеным вихрем промелькнули в голове Настасья Филипповна из литературы, княгиня Ольга из истории и почему-то Джессика Раббит. Юрик подумал, что черт с ней, с машиной. И с корабликами. Главное, жена его простила. И три месяца воздержания, на которые обрекли его Светлана и инкубационный период некоторых малоизученных вирусов – это не так уж долго, если смотреть в контексте всей жизни.